Статья моя о трезвости, напечатанная в «Русском Вестнике» № 8 1873 года, и перепечатанная в № 34 «Церковных Ведомостей», вызвала обширную, постоянно разрастающуюся переписку. Пишут ко мне из всех краев России люди всех возрастов и званий, люди всех степеней умственного развития, начиная от высокообразованных лиц, озабоченных подъемом нравственности в нашем простом народе, и кончая полуграмотными горемыками, одержимыми всеми степенями delirium tremens[1].

Благодарение Богу! В числе моих корреспондентов – множество священников, не только отнесшихся сочувственно к моим попыткам в борьбе с пьянством, но уже занятых устройством в своих приходах обществ трезвости, первыми членами коих являются они сами, безусловно отказавшись от употребления спиртных напитков[2]. Нельзя достаточно благодарить этих священников, нельзя ценить достаточно высоко этот скромный подвиг любви христианской, для них лично не нужный, быть может, тягостный, во всяком случае, неудобный – но дающий мерку их пастырской ревности, но служащий залогом плодотворности и прочности предпринятого ими труда. Да благословит Господь их доброе начинание, да продлить их дни и умножить их число! Само собою разумеется, что перепискою с этими истинными пастырями я дорожу чрезвычайно и от души желаю ее продолжения и расширения. Но тяжкий недуг, но сложные школьные заботы, но массы получаемых мною писем не дозволяют мне отвечать каждому из них с тою обстоятельностью и подробностью, коих требует и важность дела, и искреннее мое желание оказать посильную помощь каждому из них. Не взамен личной переписки, а для облегчения, уяснения и дополнения ее – решаюсь я напечатать эти строки.

Прежде всего, надлежит мне восполнить существенный пробел, допущенный мною в первом моем указании на способы борьбы с пьянством – пробел, неизбежный в статье, написанной для журнала светского и обращенной к читателям-мирянам.

В Татевском обществе трезвости, во главе коего стоит мирянин, присоединение происходит посредством внутреннего обета, ознаменованного служением молебна и целованием иконы.

Но там, где во главе общества стоит священник, несравненно естественнее и желательнее – присоединение посредством устного обета, данного на исповеди.

Полагаю, что в этом согласится со мною, без дальнейших разъяснений, всякий священник. Но я счел долгом упомянуть об этом способе присоединения новых членов к обществам трезвости потому, что он с успехом практикуется некоторыми из моих сотрудников-священников и что в этом деле нельзя быть достаточно осторожным. Только исповедь дает полную возможность решить, может ли данное лицо быть допущено к принесению обета, только исповедь придает этому обету полное освящение церковное. Такое обещание, молитвенно подготовленное говением, запечатленное святостью таинства, несомненно укрепляет волю действительнее, чем всякое другое. Из него прямо вытекает, в случае нарушения обета, обязанность церковного покаяния, а для священника – возможность и право наложить епитимию.

Но и при этом способе присоединения к обществам трезвости священники, придерживающиеся его, нашли полезным и нужным сохранить обряд особого молебна с целованием иконы. Ограждению от искушений способствует и это церковно-молитвенное ознаменование вступления в союз. Кроме того, оно подает добрый пример, располагающий равнодушных и колеблющихся к размышлению, к принятию твердого решения.

В некоторых приходах принято – и это обычай добрый – благословлять всякого вновь присоединяющегося члена иконою того святого, коему служится молебен при этом присоединении. На обороте этой иконы записывается число, в которое дан срочный обет воздержания. Один из знакомых мне священников кроме того пишет на этом обороте какой-либо текст Священного Писания, имеющий отношение к трезвости, или соответствующий личным духовным нуждам присоединяющегося. Людям грамотным, сверх того, раздаются «Троицкие Листки» (№№ 8, 70,150,454,465, к коим недавно присоединился прекрасный листок № 492).

Эта раздача икон и листков, конечно, сопряжена с небольшими издержками. Но полагаю, что из-за них не стоит осложнять дела каким-либо денежным сбором с членов общества. Во многих приходах найдутся добрые люди, для коих нестеснительно истратить на этот предмет несколько десятков рублей. Найдутся и благодетели отдаленные, коим я бы с удовольствием сообщил не только адреса тех приходов, которые нуждаются в их помощи, но и все желательные для них сведения о союзах трезвости, возникших в этих приходах. Боюсь только, что эти последние мои слова по адресу не дойдут. «Церковные Ведомости» мало читаются мирянами. Но, быть может, какая-либо светская газета найдет возможным перепечатать эти строки. Радость, доставляемая этими иконами, этими листками, раздаваемыми по этому поводу, так велика, что мне хотелось бы доставить и людям, мне незнакомым, случай даровать эту радость. Желательно и прилично, чтобы это благословение было даром любви людей просвещенных и богатых людям бедным и темным, а не зависело бы от кропотливого сбора мелких денежных взносов. Лучшего подарка не может быть сделано священникам бедных приходов, трудящимся над распространением трезвости.

Имена лиц, давших обет воздержания, вносятся в «Книгу Трезвости», хранящуюся при церкви. Такие «книги трезвости» большого формата, в шагреневом переплете с вытисненным на нем золотым крестом и надписью: «Книга Трезвости такой-то церкви», прекрасно изготовляются в «Русском книжном магазине в Петербурге (Невский просп. № 108) – за 3 р. 50 к.

Вот снимок с заголовного листка «Книги Трезвости» Татевской церкви.

Само собою разумеется, что формула обещания и выбор текстов могут быть видоизменены и улучшены.
Следуют имена членов. Большинство из них дает обет воздержания на один год, и лишь при именах тех из них, которые дали обещание на срок более долгий, срок этот отмечается. По прошествии года имена членов, возобновивших свое обещание, подчеркиваются, и это может без всякого неудобства быть повторено в течение трех-четырех лет, после чего, конечно, потребуется составление нового списка.

Касаюсь этих мелочей, потому что и о них ко мне обращаются с письменными запросами. Но важнее запросы, касающиеся изъятий, допустимых из общего правила – абсолютного воздержания от спиртных напитков.

Татевское общество дозволяет своим членам употребление домашней браги, приготовляемой крестьянами к праздникам. Напиток этот, содержащий лишь следы алкоголя и употребляемый лишь изредка, кажется нам безвредным. Почтенный о. Наумович, на основании своего долголетнего опыта, настоятельно рекомендует членам обществ трезвости употребление домашнего меда. Прекрасный этот напиток, к сожалению, у нас неизвестен. Мед же, продаваемый в наших кабаках, не внушает мне ни малейшего доверия. Некоторые из моих южно-русских корреспондентов идут далее. Они считают допустимым употребление виноградного вина собственного приготовления. Это уже кажется мне весьма опасным. Провести границу между употреблением вина домашнего и покупного едва ли возможно. Во всяком случае, окончательное решение этого вопроса должно быть предоставлено деятелям местным, ибо зависит прежде всего от качества и обилия местных вин.

Зато, по крайнему моему разумению, должно быть допущено повсюду изъятие иного рода. Должно быть разрешено употребление вина в случае болезни, но не иначе, как по предписанию врача. Последняя оговорка необходима, ибо многие знахари и бабки заставляют своих пациентов выпивать такие количества водки, которые прямо ведут к опьянению, самопроизвольное же лечение собственных недугов вином в большинстве случаев – худший из самообманов.

Далее. Беспрестанно предлагается мне вопрос: может ли быть разрешено членам обществ трезвости держать у себя вино, потчевать им гостей? Вопрос этот в Татевском обществе трезвости разрешается в смысле положительном. Укоренившийся обычай, малый процент людей абсолютно трезвых среди пьющего большинства, сделали бы положение членов возникающих обществ трезвости невыносимым, если бы на них была возложена теперь же эта добавочная тягость. На практике в доме хозяина абсолютно трезвого никогда не может произойти безобразной попойки. Гости его чувствуют, что угощение вином с его стороны есть уступка, и лишнего требовать не станут. Невозможность же поднести рюмку водки гостю уважаемому, старшему летами, высшему званием, например, лицу духовному, может поставить домохозяина в самое тягостное и ложное положение. Не лучше ли предоставить будущему осуществление всех логических последствий начала безусловной трезвости и пока довольствоваться личной трезвостью членов наших обществ и несомненным нравственным влиянием их примера на окружающую среду? Впрочем, я всегда готов отказаться от этого взгляда, если практика докажет возможность противоположного решения вопроса, тем более что сам лично, живя в школе, имею полную возможность никого никогда не потчевать вином, и этою возможностью пользуюсь ad hoc уже целые семь лет.

Вот главные пункты, относительно коих мне предлагаются беспрестанные запросы. Коснусь еще одного, значение коего более существенно и важно, хотя он до сих пор не был затронут моими корреспондентами.

Церковным союзам, ныне у нас возникающим для борьбы против пьянства, усвоено готовое название «обществ трезвости». Но нельзя не признать, что эти наши союзы имеют мало общего с тем, что под этим именем разумеется на западе. С названием «обществ трезвости» мы, по естественному сочетанию мыслей, привыкли соединять представление о круге действий обширном, о шумной агитации, о многолюдных митингах, о журнальной рекламе, о внушительных демонстрациях, о некотором давлении на общественное мнение и, через его посредство, – на законодательную инициативу. Но все это – не в духе русского народа, все это – чуждо преданиям нашей церкви. Все это на русской почве было бы фальшиво и бесплодно.

Наш путь – иной. Не быстрое увлечение масс, а внутреннее возрождение личностей – цель наших усилий. Поэтому наши общества трезвости должны быть ограничены кругом личного взаимного воздействия их членов, должны быть прочно связаны с существующей в России нравственной единицей – приходом. Не отвлеченное единение лиц, разбросанных по всему нашему отечеству, нужно нам для достижения нашей цели, а просветление, одухотворение связей существующих, обусловленных жизнью в одной местности, беспрестанными житейскими сношениями, запечатленных давностью и преданием. Не механическая помощь всероссийских подписок нужна нам, но живая взаимная братская помощь людей живущих бок о бок, ежедневно видающихся.

А с братьями дальними – будем перекидываться словами любви и привета. Слова эти будут тем живительнее, тем весче, чем более сосредоточим мы наши силы на деле местном, на деле ближайшем. Будем прибегать и к печати, в случае нужды, как я, в настоящем письме… Но не могу я нарадоваться тому, что для общения с далекими братьями я прибегнул, прежде всего, к догуттенберговскому способу личной переписки. Я узнал о вещах, о которых никогда не узнал бы я из газет и журналов. Я узнал людей, сношения с коими считаю величайшим для себя счастьем. Тягостно подчас становится отвечать на массу получаемых писем. Но этот труд вознагражден сторицею.

Переписка эта все более и более убеждает меня в том, что если пьянство уничтожить мы не в силах, мы в силах разительно ограничить его, низвести его в сознании масс и в житейской практике со степени какого-то чудовищного учреждения, со степени обязательного спутника всех отправлений жизни частной и общественной – на подобающую ему степень постыдного исключения. И достигнуто это может быть только избранным нами путем, дружной работою пастырей церкви и верующих мирян в кругах действия ограниченных, вполне определенных, вполне доступных личному воздействию руководителей, вполне допускающих постоянное взаимодействие руководимых. Только тут, в этих скромных кругах действия, братская любовь может воплотиться в истинно жизненное дело, терпеливое и медлительное, но непрерывное, но плодотворное и прочное…

Приходит мне на мысль, что наши скромные союзы уместнее было бы назвать не «обществами трезвости», а «братствами»… Слово это освящено историей нашей церкви, и лучше выражает сущность этих союзов. Но – «братство трезвости» звучит некрасиво. Впрочем, народ стал бы говорить: «трезвое братство», как говорить: «трезвое общество». Возможно также название «дружина трезвости», но слово: «дружина» имеет оттенок мирской и воинственный…

Конечно, дело не в названии; упомянул я о нем только из любви к делу, из желания выразить его внутреннюю красоту.

Эту-то красоту внутреннюю надлежит нам оберегать и блюсти от всякой нечистой примеси, от всякого лицемерия и лжи. В том да поможет всем нам Бог!

С. Рачинский

Татево, 9 ноября 1889 г.

Приложение в журналу «Церковные Ведомости», издаваемому при Святейшем Синоде, 1889 г.

[1] «Белой горячки». – Прим. ред.
[2] Здесь и далее выделено и подчеркнуто – ред.

Просмотры (46)